| • • • ИНФОРМАЦИЯ • • • Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Семью, в которой появился на свет Стивен Джеймс Роджерс, с некоторыми оговорками можно было назвать счастливой. Его отец – полковник армии Соединённых Штатов Америки – Уильям Говард Роджерс – был бесконечно раз рождению сына – наследника, которому суждено было продолжить воинскую династию Роджерсов, ведшую своё начало от самой войны за Независимость. А вот для своей матери – немецкого психолога, Уты Шольц-Роджерс, он стал вторым и последним ребёнком – после родов у неё развилось кровотечение, из-за которого врачам пришлось удалить ей матку. Первым её ребёнком была десятилетняя дочь от первого брака – Адольфа. С первых же дней Стивен попал под своеобразную гиперопеку со стороны отца. Одной из причин этого стал весьма сомнительный психолого-педагогический эксперимент, который его мать поставила над его единоутробной сестрой. Ута пыталась научить Адольфу мыслить исключительно в категориях чёрного и белого, напрочь отметая любые полутона. Таким образом, в то время, как его единоутробная сестра была ограничена в контактах со сверстниками, а все её суждения подвергались суровой оценке её матерью, мальчик рос и развивался как и все нормальные дети с единственной поправкой на убеждённость его отца в его исключительности. Отсутствие какого-либо серьёзного контроля со стороны родителей и врождённые садистские наклонности привели к тому, что та чисто детская жестокость, которая свойственна всем детям до определённого возраста в Стивене расцвела пышным цветом. А поскольку Уильям Роджерс часто поручал его заботам Адольфы, полагая, что она должна заниматься хоть чем-то полезным, то он часто развлекался тем, что, когда был достаточно маленьким, громким плачем, а в более старшем возрасте уже более изощрёнными способами добивался того, что его отец задавал падчерице хорошую трёпку у него на глазах. Когда Стивену исполнилось шесть, их с Адольфой общая мать умерла, упав с лестницы в загородном доме Роджерсов. Мальчик впал в истерику, и натерпевшейся от него и из-за него девочке-подростку пришлось успокаивать его по мере своих сил. Повлияло ли это на него, или же Стивен всё же, несмотря ни на что усвоил элементарные моральные ориентиры, но когда после этого Уильям едва не забил падчерицу до смерти, убеждённый, что именно она была виновна в смерти его горячо любимой жены, он встал на защиту единоутробной сестры, вскоре после трагедии навсегда исчезнувшей из дома Роджерсов. Стивен и сам после всего этого не задержался под крышей родного дома – отец отправил его в элитную школу для мальчиков, в которой учились все поколения Роджерсов по мужской линии. Именно там он окончательно усвоил одно из главных правил – сильный всегда прав – и научился заводить связи. Эгоистичный и хитрый, Роджерс сумел создать себе хорошую репутацию как среди однокашников, так и учителей, никогда не забывая, что он не имеет права позорить фамилию. Гром вновь прогремел среди ясного неба десять лет спустя, когда полковник Уильям Роджерс внезапно покончил с собой. Последовавшее за этим служебное расследование навсегда уничтожило репутацию династии Роджерсов – полковник оказался причастен к ввозу в страну наркотиков из стран Ближнего Востока. Несовершеннолетний, но уже почти взрослый Стивен оказался фактически на улице – большая часть имущества его отца была конфискована по решению военного трибунала. Полиции удалось установить местожительство его единоутробной сестры, к которой ему весьма настоятельно порекомендовали обратиться некие весьма сомнительные личности, недвусмысленно намекавшие, что к ней и у них есть какой-то интерес…
• • • ДОПОЛНИТЕЛЬНО • • • В детстве Адольфа и Стивен ладили плохо. С возрастом его пренебрежительное отношение к единоутробной сестре так и сохранилось, а сама она и думать забыла о его существовании, поэтому его внезапное появление в её жизни станет для Адольфы весьма неприятным сюрпризом. (Детали обсуждаемы, но это точно не воссоединение счастливой семьи)
Каких-то специфических требований нет.
❖ гостевая и лс Пример хода [indent] Взгляд зелёных глаз Адольфы то мутнел, то вновь прояснялся. Она не хотела верить в то, что её мать, для которой она была не столько дочерью, сколько подопытной в психолого-педагогическом эксперименте, посвящённого проблеме нравственного воспитания, связала свою жизнь с человеком, поступки которого уж точно нельзя было назвать правильными ни с какой точки зрения. Причём он проявлял свою тёмную сторону и в семейной жизни, особенно по отношению к нелюбимой падчерице, но миссис Роджерс, некогда бывшая фрау Шольц, словно и не замечала этого. А если её мать так ошиблась, связав свою жизнь с преступником, была ли верна её система воспитания, призванная научить Адольфу видеть мир только в двух цветах – чёрном и белом? Подобные мысли посещали немку и раньше, но она всякий раз гнала их прочь. Но теперь удар по её убеждениям оказался особенно сильным. Девушка несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, собираясь с мыслями. [indent] Была мать права или нет, этот ублюдок не заслуживает жизни, в любом случае. Как и все те, кто умер от моей руки. Да, в мире куда больше красок, чем чёрное, белое и даже серое. Да, всё не настолько однозначно. Да, за соблюдением законов должна следить полиция, а не чокнутые сверхъестественные суки, вроде меня. Но, бывает, в некоторых ситуациях, вот, например, как сейчас, закон не работает. И, чтобы исправить положение, надо действовать вне закона. Чтобы восстановить истинную справедливость. Это – не месть. Месть не может считаться убедительным мотивом. Месть необъективна. Это – не внезапный порыв. Это – возмездие! [indent] Уильям Роулинс противно ухмыльнулся, наблюдая за тем, как стремительно меняется мимика обычно безэмоционального лица Шольц, стальная хватка которой на его мошонке медленно ослабевала. Он не был уверен, что именно из его слов смогло пошатнуть моральный стержень, на котором зиждилась вся сущность этой, как ему казалось, упёртой, но бесконечно тупой девицы, а потому ждал, пока она вновь заговорит, тем самым дав ему понять, куда нужно нанести удар, чтобы она расклеилась точно так же, как и её белобрысая подруга. Ему нравилось ломать людей, не избивая их физически, а лишь правильно подбирая слова. Но, обычно, при этом связанным был отнюдь не он. [indent] – Как завозили вы наркотики в Соединённые Штаты, Билл? – спросила, наконец, Адольфа. На лице генерала промелькнула досада – ответом на этот вопрос, каким бы циничным он не показался его противнице, ему вряд ли бы удалось окончательно расшатать её душевное равновесие, каким бы хрупким оно не казалось. [indent] – Очень просто, Адичка, – стараясь придать голосу гордость, произнёс он, – в трупах. В трупах бедолаг, которые поняли военную пропаганду буквально и не побоялись отдать за родину свои жалкие жизни. Я уже давно понял, что люди делятся на две категории – тех, кто готов без страха сложить голову за родину, и тех, кто способен найти ей лучшее применение. Такие как я – строят планы, такие как твой дурак-отчим – проливают кровь. Никто не просвечивает гробы с героями нации рентгеном и не подпускает к ним собак. А перед похоронами товар извлекали из их тел и отправляли по городам. И если ты думаешь, что моя смерть перекроет этот канал, то глубоко ошибаешься – слишком много людей замешано. Да, я – организатор, но теперь, когда процесс поставлен на поток, остановить его сможет только полный вывод американских войск с Ближнего Востока. А президент и конгресс не пойдут на это до тех пор, пока там есть хоть одна капля нефти. Как видишь, жизни людей ничего не стоят ни в моей маленькой игре, ни в большой игре нашего дорогого правительства! – Роулинс мерзко рассмеялся. Он уже не был уверен, чего добивается – вывести бешеную немку из себя, чтобы она в порыве ярости прикончила его, или, наоборот, полностью деморализовать, и тогда единственным его оппонентом на заброшенном заводе остался бы похитивший его мужчина, который, судя по его виду, уже и сам не был рад, что заварил всю эту кашу. Оставалось лишь правильно подобрать слова, чтобы морально добить Шольц, а уж с, как ему показалось, начальником белобрысой красотки он бы как-нибудь нашёл общий язык. [indent] План Роулинса не казался ему безупречным – слишком много в нём было допущений. Начиная с того, что его незадачливый похититель мог попросту струсить и застрелить его, и заканчивая тем, что Адольфа Шольц могла оказаться морально куда крепче, чем ему хотелось. Мысленно он даже вернулся в тот день, когда отлупил эту девицу, тогда ещё угловатую девочку-подростка, своим ремнём на потеху её единоутробному брату, которому от его отца передалось пренебрежительное к ней отношение, благодаря чисто детской жестокости трансформировавшееся в какое-то извращённое подобие ненависти. Сколько он сказал, она потом не могла сидеть? Три дня? Неделю? Сейчас он хотел точно так же высечь эту девку, но уже только морально. Зато так, чтобы она уже не оправилась в ближайшие пару часов. Однако в его планы внезапно вмешался совершенно непредвиденный фактор. [indent] Адольфа начала было оборачиваться к покровителю Эльги, чтобы понять, узнал ли тот всё, что хотел. Она настолько сосредоточилась на борьбе с собственными сомнениями и неприятными воспоминаниями, что её чувства притупились, и она не заметила появления внезапной угрозы. Если бы Эльга не сбила её с ног, арбалетная стрела пробила бы ей сердце. Повисшую было тишину разорвал дикий вопль Роулинса, которому смертоносный подарок его новых хозяев пробил плечо. Генерал дёрнулся, прокусывая губы до крови, пытаясь унять боль, и вдруг зашёлся каким-то совершенно истерическим смехом. Адольфа проворно вскочила на ноги, потянувшись за ножами и настороженно глядя наверх, но всё уже было кончено. Стрелок, кем бы он ни был, не то оступился, не то недооценил того, насколько прогнила крыша мёртвого завода, и неуклюже рухнул вниз с жалким воплем, стихшем в тот самый миг, когда его тело пробило лестничную площадку второго этажа. [indent] – Что-то это дело куда круче, чем я думала, – кивнула Шольц в ответ на замечение Роу и последовала за ней к мёртвому стрелку. [indent] Почему арбалет? С его позиции ему не потребовалась бы даже снайперская винтовка – хватило бы и автомата. Даже пистолета. Насмотрелся дешёвых боевиков или переиграл в видеоигры? Хотя для устрашения стрела, конечно, подойдёт лучше пули – выглядит внушительнее. Вот только как-то это слишком уж непрактично. Или тот, кто послал этого одноглазого недотёпу, а может и он сам, знал, с кем ему предстоит иметь дело, и поэтому в дело пошло оружие, из которого сердце можно именно пронзить, а не прострелить? Барон, или кто он там, посвящён в мистические тайны? Это поднимает ставки. До максимума. [indent] Шольц перевела мрачный взгляд с продолжавшего истерически хихикать генерала на Эльгу и её приятеля и обратно. Теперь вся эта история напоминала уже не просто шпионский боевик, на который она начала походить ещё вчера, а какой-то комикс или очередной роман Стивена Кинга, который, когда не писал о кошмарах маленьких городков, часто начинал смешивать фэнтези, научную и не очень фантастику, мистику и ужасы, щедро приправляя этот и без того часто очень сомнительный коктейль граничащей с порнографией эротикой. Последняя, правда, пока ещё не наблюдалась, хотя Роулинс успел упомнянуть о «незабываемой ночи» с Эльгой. Адольфа нахмурилась ещё сильнее. Ей всё это не нравилось. До сих пор, она расправлялась, преимущественно, с уличными бандитами и заигравшимися во властелинов мира волшебниками, вампирами и оборотнями. Теперь же она встала на пути преступности организованной и не просто какой-нибудь мафиозной семьи, а огромного спрута, чьи щупальца протянулись не только через полмира, но достали даже до таких тайн, о каких она и не мечтала узнать. Немка прошлась вокруг привязанного к трубе американца, пытаясь окончательно осмыслить, во что она умудрилась вляпаться. Она даже вздрогнула, когда приятель Эльги вдруг подошёл к ней, протягивая планшет. Зелёные глаза девушки пробежались по экрану, и она устало кивнула. [indent] Роулинс всё ещё бессмысленно хихикал, когда напротив него вновь возникла Адольфа. Он устремил на неё пустой взгляд мутного глаза. [indent] – А я-то думал, он брехал, как шелудивый пёс! – произнёс вдруг генерал страдальческим голосом и вновь зашёлся хохотом. Адольфа вопросительно наклонила голову. Роулинс с трудом собрался, борясь сразу и с болью, и с истерикой. Во взгляде его единственного глаза вновь появился вызов. [indent] – Кто брехал, как шелудивый пёс, Билл? – холодно спросила девушка. [indent] – Угадай с трёх раз, тупица! – огрызнулся мужчина. – Или спроси у своей сладкой подружки. Может, она не откажется ублажить меня перед смертью, чтобы в последний раз в своей никчёмной жизни отведать настоящего мужчину? [indent] – Думаете, вы нас переживёте? – рука Адольфы потянулась к торчавшей из плеча Роулинса стреле. [indent] – Нет. Не знаю, переживёте ли вы меня, а мне уже точно осталось недолго. А таких мужчин, как я, особенно – в постели, – в мире – раз – два и обчёлся. Тебе не предлагаю – от одного твоего вида весь стояк опадает. Делай выводы, – он плюнул оппонентке в лицо. Девушка побледнела от злости и повернула стрелу. Из груди мужчины вырвался отчаянный вопль, с которым он, несмотря на всю свою силу воли, не сумел справиться. [indent] – Что нужно «Санрайзу» в Портленде, Билл? Не говорите мне только, что всего лишь рынок сбыта. Я знаю, что ваши хозяева что-то здесь ищут. Что? – Адольфа вытерла лицо тыльной стороной ладони и вновь пошевелила стрелу в ране. Роулинс захрипел и часто застонал, его дыхание стало прерывистым. [indent] – Я думал, что у Барона поехала крыша, – просипел он, наконец. – Раньше его интересовали только способы удешевить производство и доставку дури, но последнее время он начали нести какую-то околесицу. Что-то про настоящую магию, бессмертие, превращение в зверя. Стал гоняться за рыжьём и прочими брюликами, как какая-нибудь баба! Даже начал собирать библиотеку, как какой-нибудь грёбаный чернокнижник. Говорит, в Портленде есть нелюди, с которыми ему не помешало бы договориться, и какие-то кольца всевластия или что-то в этом роде. Понаставил всем грёбаных меток, как какой-нибудь Лорд Волан-де-Морт. Сказал, что через эти метки он сможет найти каждого из нас, когда ему потребуется, и даже слушать наши мысли и разговоры. Я был уверен, но он обдолбался чем-нибудь из своих запасов и окончательно слетел с катушек. А теперь получается, что он говорил правду. А если это так, то ни мне, ни вам, ублюдки, не жить! – Роулинс вновь зашёлся безумным смехом.
| |