[indent] Взгляд зелёных глаз Адольфы то мутнел, то вновь прояснялся. Она не хотела верить в то, что её мать, для которой она была не столько дочерью, сколько подопытной в психолого-педагогическом эксперименте, посвящённого проблеме нравственного воспитания, связала свою жизнь с человеком, поступки которого уж точно нельзя было назвать правильными ни с какой точки зрения. Причём он проявлял свою тёмную сторону и в семейной жизни, особенно по отношению к нелюбимой падчерице, но миссис Роджерс, некогда бывшая фрау Шольц, словно и не замечала этого. А если её мать так ошиблась, связав свою жизнь с преступником, была ли верна её система воспитания, призванная научить Адольфу видеть мир только в двух цветах – чёрном и белом? Подобные мысли посещали немку и раньше, но она всякий раз гнала их прочь. Но теперь удар по её убеждениям оказался особенно сильным. Девушка несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, собираясь с мыслями.
[indent] Была мать права или нет, этот ублюдок не заслуживает жизни, в любом случае. Как и все те, кто умер от моей руки. Да, в мире куда больше красок, чем чёрное, белое и даже серое. Да, всё не настолько однозначно. Да, за соблюдением законов должна следить полиция, а не чокнутые сверхъестественные суки, вроде меня. Но, бывает, в некоторых ситуациях, вот, например, как сейчас, закон не работает. И, чтобы исправить положение, надо действовать вне закона. Чтобы восстановить истинную справедливость. Это – не месть. Месть не может считаться убедительным мотивом. Месть необъективна. Это – не внезапный порыв. Это – возмездие!
[indent] Уильям Роулинс противно ухмыльнулся, наблюдая за тем, как стремительно меняется мимика обычно безэмоционального лица Шольц, стальная хватка которой на его мошонке медленно ослабевала. Он не был уверен, что именно из его слов смогло пошатнуть моральный стержень, на котором зиждилась вся сущность этой, как ему казалось, упёртой, но бесконечно тупой девицы, а потому ждал, пока она вновь заговорит, тем самым дав ему понять, куда нужно нанести удар, чтобы она расклеилась точно так же, как и её белобрысая подруга. Ему нравилось ломать людей, не избивая их физически, а лишь правильно подбирая слова. Но, обычно, при этом связанным был отнюдь не он.
[indent]  – Как завозили вы наркотики в Соединённые Штаты, Билл? – спросила, наконец, Адольфа. На лице генерала промелькнула досада – ответом на этот вопрос, каким бы циничным он не показался его противнице, ему вряд ли бы удалось окончательно расшатать её душевное равновесие, каким бы хрупким оно не казалось.
[indent]  – Очень просто, Адичка, – стараясь придать голосу гордость, произнёс он, – в трупах. В трупах бедолаг, которые поняли военную пропаганду буквально и не побоялись отдать за родину свои жалкие жизни. Я уже давно понял, что люди делятся на две категории – тех, кто готов без страха сложить голову за родину, и тех, кто способен найти ей лучшее применение. Такие как я – строят планы, такие как твой дурак-отчим – проливают кровь. Никто не просвечивает гробы с героями нации рентгеном и не подпускает к ним собак. А перед похоронами товар извлекали из их тел и отправляли по городам. И если ты думаешь, что моя смерть перекроет этот канал, то глубоко ошибаешься – слишком много людей замешано. Да, я – организатор, но теперь, когда процесс поставлен на поток, остановить его сможет только полный вывод американских войск с Ближнего Востока. А президент и конгресс не пойдут на это до тех пор, пока там есть хоть одна капля нефти. Как видишь, жизни людей ничего не стоят ни в моей маленькой игре, ни в большой игре нашего дорогого правительства! – Роулинс мерзко рассмеялся. Он уже не был уверен, чего добивается – вывести бешеную немку из себя, чтобы она в порыве ярости прикончила его, или, наоборот, полностью деморализовать, и тогда единственным его оппонентом на заброшенном заводе остался бы похитивший его мужчина, который, судя по его виду, уже и сам не был рад, что заварил всю эту кашу. Оставалось лишь правильно подобрать слова, чтобы морально добить Шольц, а уж с, как ему показалось, начальником белобрысой красотки он бы как-нибудь нашёл общий язык.
[indent] План Роулинса не казался ему безупречным – слишком много в нём было допущений. Начиная с того, что его незадачливый похититель мог попросту струсить и застрелить его, и заканчивая тем, что Адольфа Шольц могла оказаться морально куда крепче, чем ему хотелось. Мысленно он даже вернулся в тот день, когда отлупил эту девицу, тогда ещё угловатую девочку-подростка, своим ремнём на потеху её единоутробному брату, которому от его отца передалось пренебрежительное к ней отношение, благодаря чисто детской жестокости трансформировавшееся в какое-то извращённое подобие ненависти. Сколько он сказал, она потом не могла сидеть? Три дня? Неделю? Сейчас он хотел точно так же высечь эту девку, но уже только морально. Зато так, чтобы она уже не оправилась в ближайшие пару часов. Однако в его планы внезапно вмешался совершенно непредвиденный фактор.
[indent] Адольфа начала было оборачиваться к покровителю Эльги, чтобы понять, узнал ли тот всё, что хотел. Она настолько сосредоточилась на борьбе с собственными сомнениями и неприятными воспоминаниями, что её чувства притупились, и она не заметила появления внезапной угрозы. Если бы Эльга не сбила её с ног, арбалетная стрела пробила бы ей сердце. Повисшую было тишину разорвал дикий вопль Роулинса, которому смертоносный подарок его новых хозяев пробил плечо. Генерал дёрнулся, прокусывая губы до крови, пытаясь унять боль, и вдруг зашёлся каким-то совершенно истерическим смехом. Адольфа проворно вскочила на ноги, потянувшись за ножами и настороженно глядя наверх, но всё уже было кончено. Стрелок, кем бы он ни был, не то оступился, не то недооценил того, насколько прогнила крыша мёртвого завода, и неуклюже рухнул вниз с жалким воплем, стихшем в тот самый миг, когда его тело пробило лестничную площадку второго этажа.
[indent]  – Что-то это дело куда круче, чем я думала, – кивнула Шольц в ответ на замечение Роу и последовала за ней к мёртвому стрелку.
[indent] Почему арбалет? С его позиции ему не потребовалась бы даже снайперская винтовка – хватило бы и автомата. Даже пистолета. Насмотрелся дешёвых боевиков или переиграл в видеоигры? Хотя для устрашения стрела, конечно, подойдёт лучше пули – выглядит внушительнее. Вот только как-то это слишком уж непрактично. Или тот, кто послал этого одноглазого недотёпу, а может и он сам, знал, с кем ему предстоит иметь дело, и поэтому в дело пошло оружие, из которого сердце можно именно пронзить, а не прострелить? Барон, или кто он там, посвящён в мистические тайны? Это поднимает ставки. До максимума.
[indent] Шольц перевела мрачный взгляд с продолжавшего истерически хихикать генерала на Эльгу и её приятеля и обратно. Теперь вся эта история напоминала уже не просто шпионский боевик, на который она начала походить ещё вчера, а какой-то комикс или очередной роман Стивена Кинга, который, когда не писал о кошмарах маленьких городков, часто начинал смешивать фэнтези, научную и не очень фантастику, мистику и ужасы, щедро приправляя этот и без того часто очень сомнительный коктейль граничащей с порнографией эротикой. Последняя, правда, пока ещё не наблюдалась, хотя Роулинс успел упомнянуть о «незабываемой ночи» с Эльгой. Адольфа нахмурилась ещё сильнее. Ей всё это не нравилось. До сих пор, она расправлялась, преимущественно, с уличными бандитами и заигравшимися во властелинов мира волшебниками, вампирами и оборотнями. Теперь же она встала на пути преступности организованной и не просто какой-нибудь мафиозной семьи, а огромного спрута, чьи щупальца протянулись не только через полмира, но достали даже до таких тайн, о каких она и не мечтала узнать. Немка прошлась вокруг привязанного к трубе американца, пытаясь окончательно осмыслить, во что она умудрилась вляпаться. Она даже вздрогнула, когда приятель Эльги вдруг подошёл к ней, протягивая планшет. Зелёные глаза девушки пробежались по экрану, и она устало кивнула.
[indent] Роулинс всё ещё бессмысленно хихикал, когда напротив него вновь возникла Адольфа. Он устремил на неё пустой взгляд мутного глаза.
[indent]  – А я-то думал, он брехал, как шелудивый пёс! – произнёс вдруг генерал страдальческим голосом и вновь зашёлся хохотом. Адольфа вопросительно наклонила голову. Роулинс с трудом собрался, борясь сразу и с болью, и с истерикой. Во взгляде его единственного глаза вновь появился вызов.
[indent]  – Кто брехал, как шелудивый пёс, Билл? – холодно спросила девушка.
[indent]  – Угадай с трёх раз, тупица! – огрызнулся мужчина. – Или спроси у своей сладкой подружки. Может, она не откажется ублажить меня перед смертью, чтобы в последний раз в своей никчёмной жизни отведать настоящего мужчину?
[indent]  – Думаете, вы нас переживёте? – рука Адольфы потянулась к торчавшей из плеча Роулинса стреле.
[indent]  – Нет. Не знаю, переживёте ли вы меня, а мне уже точно осталось недолго. А таких мужчин, как я, особенно – в постели, – в мире – раз – два и обчёлся. Тебе не предлагаю – от одного твоего вида весь стояк опадает. Делай выводы, – он плюнул оппонентке в лицо. Девушка побледнела от злости и повернула стрелу. Из груди мужчины вырвался отчаянный вопль, с которым он, несмотря на всю свою силу воли, не сумел справиться.
[indent]  – Что нужно «Санрайзу» в Портленде, Билл? Не говорите мне только, что всего лишь рынок сбыта. Я знаю, что ваши хозяева что-то здесь ищут. Что? – Адольфа вытерла лицо тыльной стороной ладони и вновь пошевелила стрелу в ране. Роулинс захрипел и часто застонал, его дыхание стало прерывистым.
[indent]  – Я думал, что у Барона поехала крыша, – просипел он, наконец. – Раньше его интересовали только способы удешевить производство и доставку дури, но последнее время он начали нести какую-то околесицу. Что-то про настоящую магию, бессмертие, превращение в зверя. Стал гоняться за рыжьём и прочими брюликами, как какая-нибудь баба! Даже начал собирать библиотеку, как какой-нибудь грёбаный чернокнижник. Говорит, в Портленде есть нелюди, с которыми ему не помешало бы договориться, и какие-то кольца всевластия или что-то в этом роде. Понаставил всем грёбаных меток, как какой-нибудь Лорд Волан-де-Морт. Сказал, что через эти метки он сможет найти каждого из нас, когда ему потребуется, и даже слушать наши мысли и разговоры. Я был уверен, но он обдолбался чем-нибудь из своих запасов и окончательно слетел с катушек. А теперь получается, что он говорил правду. А если это так, то ни мне, ни вам, ублюдки, не жить! – Роулинс вновь зашёлся безумным смехом.

Он сталкивается с настоящим противником впервые. Тем самым, который хочет не покалечить его. Он хочет его убить. Хью смотрит в яркие черные глаза, выделяющиеся на смуглом ожесточенном лице, и впервые испытывает страх. Он готовился к этому все время службы. Но сейчас ему кажется, что он не готов. Сейчас он чувствует панику. Никто и никогда не хотел его убить. Настолько.
Он оказался с ним один на один случайно. Они вошли в деревню, где по их информации не было никого из противников. Здесь были только мирные жители. Они должны были расквартировать офицеров в местных домах, и Фокс отправился в дом с этим заданием, и... оказалось, что противники здесь все-таки были.
Это чувство, ему казалось, он не забудет никогда. То, что встретило его сейчас в глазах этого человека, вызывало животный ужас. Всё нутро у молодого солдата свернулось и сжалось. Стало плохо. И он замешкался.
Араб неожиданно закричал что-то на незнакомом Фоксу языке и бросился вперед, выбивая из рук оружие.
В это мгновение смерть впервые оказалась настолько близко. Казалось, он не сможет забыть этого никогда...
26.04.2003

Он не видит, что делает девушка, которую он взялся спасти, но понимает, что она последовала его совету. Он не слышит ее шагов. Значит, она не побежала. Значит, она отступила тихо и незаметно к стене. Возможно, она поняла, почему именно он просил ее не бежать. Это хорошо. Это очень хорошо. Значит, он в самом деле сможет ей помочь. Хорошая девочка. И куда смелее, чем могло бы показаться этим троим и ему самому на первый взгляд. Впрочем, нет. Он был уверен в ее смелости по тому, как она доверилась ему, хотя он ведь тоже не должен в ночи вызывать доверия. Он никогда не верил в свое обаяние. Да и не в той ситуации.
А между тем они решают напасть одновременно. Это логично. Это... крайне логично. Потому что так у них гарантированно есть все шансы максимально быстро сложить парня, который так неудачно появился у них на пути. Тем более, что у него нет оружия. А они не понимают разницы между спортивным и тренированным телом. Это большая удача. Значит, драка будет крайне быстрой. Значит, и его временная подопечная не успеет окончательно испугаться. Он не думал, что хрупкая девочка будет сама желать раздать своим обидчикам всего, что им причитается. В самом деле, он полагал, что драка скорее напугает ее, пусть она и проявляет сейчас настоящую храбрость.
Они нападают одновременно, а он еще раньше просчитал этот вариант, примериваясь по их положению и движениям, как они будут действовать, и как ему с этим разбираться. Безусловно, в первую очередь надо было вырубить наиболее опасного идиота. Того, который с ножом. Если он умеет ножом только пугать, то при отвлеченном внимании можно не предугадать удар.
Впрочем, Лэзэрус - умелый уличный боец. Чего он только не делал в своей жизни. И вовремя определить, куда будет нанесен даже самый нелепый удар, он может. Это достигается рассредоточенным вниманием, когда ты не пытаешься сфокусироваться на ком-то одном, перекидывая свой взгляд с одного на другого. Ты ловишь движение каждого.
Две секунды, и Лэз делает несколько слаженных отточенных движение, блокируя удар одного, потом второго и тут же контратакуя третьего. Тот, который сразу замахивался на него ножом, нелепо хрюкает разбитым носом, падая навзничь после меткого и жесткого удара верно сложенным кулаком. Он вырубается мгновенно. Разбитый нос свидетельствует о том, что Лэзэрус предугадал направление противника идеально.
Двое других недоуменно смотрят на товарища, но не их не убеждает в том, что они заведомо проиграют.
В следующую их атаку Лэз блокирует также обоих, но потом отбрасывает мощным ударом в живот того, что в центре, бьет ладонью в грудь того, что слева и, пока он пытается хотя бы вдохнуть, производит еще удар, чтобы обезвредить еще и этого. И пока тот оседает на асфальт, все еще оставаясь в сознании, мужчина отступает в сторону, чтобы поймать следующий возможный удар лидера этой мелкой банды.
Однако этот оказывается не так прост.
Этот, осознав, что их численное преимущество за несколько секунд превратилось в пыль, решил использовать свой козырь.
- Ты пожалеешь об этом, ублюдок, - кажется, он не может придумать ни одного другого оскорбительного слова, но на этот раз Шоу не реагирует. Он видит кое-что похуже. Он видит клыки. Клыки, твою мать! Перед ним проклятый вампир!
Это нехорошее откровение. Это... очень нехорошее откровение. Сейчас Лэзэрус уже знает о  них кое-что. И понимает, что обычный человек может с ним и не справиться. Вот только... этот парень не выглядит как  тот, кто знает все свои преимущества. Он выглядит как самоуверенный подонок, который не так давно получил в своё распоряжение власть. Обращенный явно. Молодой... Может быть, Лэз и справится своими силами, без применения способности. Все-таки не всегда сила имеет значение.
Но эта часть драки оказалась сложноватой. Да, Шоу лучше подкован, но следующий удар, который он принимает, оказывается сильнее, чем он ожидал. Черт... не то, чтобы он опасается, что не справится, но... он не хочет рисковать сейчас. Первая встреча с вампиром, да еще и агрессивным... да еще и на глазах простой девочки... плохой план.
- Уделай его, Курт! - слегка пришедший в себя парень слева подбадривает отступившего товарища.
- Да я его с потрохами сожру, - ухмыляется вампир, определенно все еще полагая, что человеку с ним не справиться. Он явно еще ни разу не получал отпор в своей новой ипостаси.
- Курт? - переспрашивает Лэзэрус и неожиданно смеется. В голове всплывает лицо Курта Линделла, соседского мальчишки, в слезах и соплях после того, как они с Дэном отметелили его на заднем дворе школы, - вот это прямо бинго! Курт!
- Ты чё... - вампир даже опешил. Кто же смеется в драке? - ты, блять, псих что ли? Хотя какая разница. Ща тебе будет не до смеха!
И он атакует, но на этот раз, когда первый неприятный шок от открытия сверхъестественной сущности противника проходит, Лэз отбивает еще один болезненный удар, и буквально ухватывает противника за горло, мгновенно применяя способность, глядя ему ровно в глаза, так что тот замирает в каком-то испуганном трансе, будто увидел в этих глазах саму смерть.
- Слушай сюда, Курт, - голос Лэзэруса снова становится таким глубоким и вкрадчивым, что проникает в самую душу. Но сейчас он направлен на одного вампира, - сейчас ты сообразишь, насколько я опасный противник, заберешь своих дружков и свалишь. Ты прекратишь идти только после того, как кто-нибудь рядом чихнет. И всегда, как только ты услышишь "отпусти", ты будешь защищать того, на кого напал.
Такие условия Лэз пока практиковал нечасто. Он не был уверен, что вторая часть гипноза сработает или будет работать долго, но... тренировать надо. Он отталкивает от себя вампира, тот ошарашенно смотрит на него и произносит:
- Уходим парни, этот урод нам не по зубам, - они поднимают товарища и ретируются.
Шоу недолго смотрит им вслед, а потом разворачивается и направляется к девушке:
- Ты как? - он понимает, что ей вряд ли хорошо. Он спрашивает это скорее для того, чтобы она понимала: он все еще не собирается причинять ей вред. Он хочет ей помочь. И сейчас проявляет лишь заботу...

Прибыв в Портлэнд, Кан Ма Ру так и не смог дать точного определения того, что сейчас происходило с ним. Что за события стали протекать в его жизни сменяя одно за другим? И почему из всех возможных мест его занесло именно в городскую школу, где директор перед приёмом даже не поинтересовался о практических навыках удовлетворившись лишь проверкой документов об образовании, рекомендательного письма из школы танцев, где азиат крайне малое количество времени проработал в качестве инструктора и пары видеороликов с его участием. А может он просто слишком высокого мнения о себе? Всё таки ритмика и хореография это далеко не самый важный предмет для школьника. Куда важнее точны и гуманитарные науки. Именно по их итогам и выставляются оценки.
Первым делом, заручившись согласием директора, Ма Ру сменил в зале и своём личном кабинете, а-ля подсобка физрука, замки. Уже прикинул, что зал не помешает привести в надлежащий вид. Или, по крайней мере, перекрасить стены, почистить и перевесить зеркала, да и пол сменить. Но для начала просто вымыть здесь всё и выставить информацию. Да много предстояло дел. Даже не понятно, за что хвататься в первую очередь. Краем уха Ма Ру слышал, как директор осаживал физрука. Тот рассчитывал со временем превратить это убогое помещение в тренажёрный зал, сделав ещё посещение платным, но за чисто символическую сумму. И каждый раз получал отказ. Зал простаивал, пылился, покрывался паутиной. Пока в один прекрасный момент не нашли сотрудника а давненько пустующую вакантную должность.
Для мужчины не составляло труда заменить замки самостоятельно. Даже игнорируя злобное ворчание физрука, удалось разжиться у завхоза моющим средством, парой вёдер, шваброй и губками. Налить в вёдра воды. Скинуть стильную куртку, засучить рукава на  рубашке, снять наручные часы и бросить их рядом с курткой. Закрыть двери на замок. Включить ритмичный трэк, заткнуть уши наушниками. Взять губку и ведро и наконец приняться за дело.
Человек быстро утомляется, выматывается, сбавляет темп работы. Но всё это во многих ситуациях не свойственно оборотню. Вот уже стены и окна вымыты, полы протёрты и зеркала отполированы, а ему хоть бы что. Пришлось только отвлечься на звонок от заведующего учебным процессом. Его вызывали в учительскую для знакомства с преподавательским составом.
- Да, конечно. Буду через пять минут. - С ловкостью ориентальной кошки Ма Ру спрыгнул со стремянки. Поправил взлохмаченные волосы. Убрав стремянку и вёдра с хозяйственными принадлежности в правый от окна угол, Ма Ру вернулся в подсобку, накинул куртку, нацепил на левую руку часы, и покинул своё рабочее пространство не забыв закрыть обе двери.
Что больше всего удивляло, это тишина. Учебный год ещё не закончился, а в коридорах тишина. Будто всех учеников заранее чугунной метлой разогнали. Только слышалось гудение автомата со снэками.
Быстро сложив в памяти информацию об уже освоенном пространстве, он без особого труда нашёл учительскую. Вот рядом с ней творилось что-то странное. В паре метров от ней тишина, словно вакуум, а дальше дети… вели себя как дети. Суеты и ору было столько же, сколько и в любой другой школе.
Постучав в двери учительской, формально, чисто ради приличия, он открыл дверь, вежливо поклонился. Не, челом в ноги присутствующим. Это скорее походило на лёгкий кивок головы.
- Добрый день. Надеюсь я не опоздал. - За годы прожитые агентом под прикрытием, он поднабрался мастерства и понимания, что иногда всё же надо улыбаться. И получалось у него даже неплохо. Вежливо, несколько отстранённо. Но и улыбка довольно быстро покидала его лицо, возвращая ему привычное выражение безразличия и пофигизма.
Сказать, что лица большинства педагогов выглядели крайне скептически при первой встрече, это ничего не сказать. Но, справедливости ради, он не мог их осуждать. Всё таки он понимал, что на вид ему больше чем двадцать два года, никто не давать. Но, всё таки, и внешность может быть обманчива.

..Пожалуй, у тебя есть повод для радости, женщина-кошка. Только подумай: один охотник, чья мать пропала без вести, а отец оказался гнусным предателем, гоняется не за вампиром, послужившим всему этому первопричиной, а за тобой. Вот так вот ты одним своим действием, одним замахом когтей, или укусом – или как вы там предпочитаете убивать? – настолько сильно привлекла его внимание. Моё внимание. Впрыснула в моё сознание яд, непохожий на любой из тех, какие я изготавливаю в лаборатории, проверяя его потом на живых существах. Твой яд не убивает, нет: он скорее оставляет жить, но отравляет организм хуже, чем физически. Он отравляет всё существо желанием отомстить, и я таки попал под его воздействие, потому что, вообще говоря, мало кто убережётся от него в случае попадания – мало кто способен. И, надо же, тебе для этого не понадобились даже мои стрелы и моя меткость. Ты просто напала и убила ту, которой я очень и очень дорожил, хотел женой назвать, – и всё, механизм запущен. Ты ведь понимаешь, что я это так не оставлю? Да, я отравлен, но противоядие мне не требуется: верю, что яд сам рассосётся ровно в тот момент, когда в качестве платы за жизнь Дженни я заберу уже твою. И рука у меня не дрогнет, знаешь.
Я иду по твоему следу уже давно. Я делал это тогда, когда присоединился к клану Вагнера и занимался в нём тем, чем хотел, плюя на угрозу санкций и оправдывая себя тем, что совершенствуя состав ядов после их испытания на врагах, действую в интересах охотников и помогаю им – ну, не понравилось им, что я продолжаю играть по своим правилам, моей вины в этом нет. И я продолжил это делать тогда, когда вышел на свободу после небольшого заключения, а кое-кто в какой-то степени развязал мне руки. Один только перерыв у меня был: когда я, собственно, сидел. Не советую, кстати, попадать за решётку к охотникам, ой как не советую..
Я продолжил свои поиски: собирал информацию везде, где мог её достать, подслушивал разговоры коллег по оружию особенно внимательно, когда те заговаривали об оборотнях, спрашивал у прохожих, не видели ли они тебя, в точности описывая отпечатавшийся в памяти образ. И в конце концов нашёл ниточку; теперь следовало лишь идти по ней и не отступаться. А отступаться, поверь, у меня и в мыслях не было до сих пор. И вряд ли будет.
И вот она, трасса в пригороде Портленда, вот он поздний час, когда машины здесь проезжают крайне редко, выхватывая окружающую картинку из полутьмы светом своих фар всего лишь на мгновение. И вот он я – охотник, идущий вдоль обочины, где-то позади себя оставивший свой мотоцикл, чья фара, словно прожектор, подсвечивает сзади мой силуэт. Татуировка, заточенная реагировать на сверхъестественных существ, ведёт меня, лук покоится в опущенной руке. И в какой-то момент останавливаюсь, потому что вижу недалеко впереди себя толпу каких-то фанатиков с плакатами – не то дорожный пикет, не то.. Хмыкаю: всё ясно. Спустя мгновение трасса впереди озаряется светом – нарастающим и быстро превращающимся из тусклого в столь яркий, что приходится сощуриться; тут же не заставляет себя ждать и рёв мотоциклетных моторов. Ну, значит, я по адресу, а вот это вот столпотворение обозначает собой финишную черту мотозаезда. Отлично: остаётся лишь «слушать» свою татуировку.
И она отзывается – жжением, ровно в тот момент, когда один из байков с большим отрывом первым пересекает эту финишную черту под громогласный вой фанатов. И я лишь чуть крепче сжимаю пальцами лук, не отрывая взгляда теперь от этого байка, который эффектно разворачивается далеко за чертой, тормозя.
А вот она ты.
Наблюдать я могу совершенно спокойно, потому что остановился чуть поодаль и нахожусь в тени; другие меня попросту не видят, да и не смотрят, в общем-то, в мою сторону. И это идеальный момент для убийства, да только мне такой расклад не подходит. Я хочу, чтобы ты увидела моё лицо перед гибелью – точно так же, как я увидел твоё прямо после убийства моей женщины.
Поэтому я не стреляю прямо сейчас, а поступаю иначе: улучив момент, когда фанатики совершенно точно на меня не смотрят, а ты ещё не успела спешиться, снять свой шлем и посмотреть самодовольно в их сторону, бесшумной тенью перебегаю на другую сторону дороги, оставив за собой полосу разлитого бензина. Ты, конечно же, почувствуешь его запах сразу, как и мой, скорее всего, поэтому я не медлю и, тут же чиркнув спичкой, поджигаю эту самую полосу. Люди её потушат – или же она выгорит сама спустя какое-то время, – а пока они отвлеклись, быстро подбираю лук и пускаю стрелу прямо в лобовое стекло твоего железного друга, тем самым как нельзя лучше привлекая твоё внимание. Оглушительный по твоим меркам звон стекла и необходимость теперь менять его – по мне так отличный способ разозлить и заставить погнаться за мной. Тем более что я даже не пытаюсь скрыться; идём же, порадуйся лёгкой добыче.
Отдалившись от дороги на достаточное расстояние, в небольшой лес, что за обочиной, я останавливаюсь, развернувшись, и свистом привлекаю к себе внимание ещё раз, перед этим не забыв вскинуть лук с натянутой тетивой и направив прямо тебе в лоб заряженную в него стрелу. Пускаю её в тебя, едва ты оборачиваешься на свист. Нет времени объяснять, как говорится – ты уж прости.
Потом всё объясню твоему трупу.